Я не знаю, как определить, как объяснить это странное чувство «включенности», которое возникает от погружения в текст. Насколько субъективно приятие человеком одного типа синтаксиса и неприятие другого? Что скрывается за штампом «прочел на одном дыхании»? Не знаю, но, думается, именно рваный, стремительный синтаксис «Полубрата» был для меня взлетной полосой для тотального вхождения в мир норвежца Ларса Сааби Кристенсена. Я никогда не любил футбол, но возникла ассоциация: сюжет похож на мяч, который гонят игроки. Распасовка – сюжет пошел в одном направлении, но вот игрок перехватил мяч и начала развиваться другая история – столь же стремительно, как и предыдущая. В этой книге каждый герой – за целую команду. Объединяет все – северный, пронизывающий до дрожи ветер. И снежный простор. И одиночество северного пейзажа. Контраст северной страстности: футбол на ледяном поле.

«Полубрат» – эпическая книга история о жизни одной норвежской семьи. В центре повествования два брата: карлик Барнум и диковатый, нелюдимый Фред. Первый (от его лица ведется повествование) – представляет себя обитателем крошечного городка, где все так же, как и в действительности, только мир подогнан под его рост. Второй – мечтает о том, чтобы победить свою злость и самому стать непобедимым: он убивает отчима, садится на корабль в Гренландию, чтобы повторить судьбу своего прадеда, замерзшего во льдах. Параллельно идет ретроспекция: жизнь Арнольда – отца Барнума и отчима Фреда – в детстве убежавшего из дому, чтобы стать клоуном в бродячем цирке. Параллельно – жизнь матери, бабушки и, наконец, прабабушки братьев, забытой актрисы немого кино.

Все сюжетные линии переплетаются в единую сагу. Да, сагу – это слово произнесено только сейчас. Чтобы на нем не зацикливаться. Или очистить его от ставшей традиционной размытости. Форсайты, Будденброки – все это не то. Да и Ньяль с Эгилем и Греттиром сюда не очень-то подходят. Гораздо ближе Кристенсен к датчанину Питеру Хегу, – впрочем, имена, названия – имеют ли они смысл? Можно еще сказать – Бергман. В книге много бергмановских отсылок и образов. Да и сам роман — попытка контаминации кинематографа и литературы. Упор на визуальность, но при этом зияющие пустоты, эмоции, которые можно почувствовать лишь нутром. Текст сам тащит тебя, несмотря на сопротивление.